О КАТЫНИ
Сейчас в России активно обсуждается тема так называемого Катынского расстрела. Тема идёт из-за границы, в России её обсуждение невыгодно никому, кроме «демократической» оппозиции, но приходится о ней говорить, особенно после недавней авиакатастрофы. Слово Катынь из названия пригородной местности Смоленска стало символом. Вот только символом чего?
Первый вопрос – кого расстреляли в Катынском лесу? До сих пор у нас многие, прежде всего левые, отрицают сам факт расстрела польских офицеров в 1940 г. командой НКВД. Однако, судя по всему, такой факт всё-таки был. Разногласия вызывают цифры погибших (когда пишут о «жертвах тоталитарного сталинского режима», постоянно их количество увеличивают), среди найденных останков какая-то часть, очевидно, принадлежит и расстрелянным оккупантами. Но расстрелы весной 1940 г. всё-таки были. Как сейчас выяснилось, их подтвердили впоследствии В.М. Молотов и Л.М. Каганович; письмо 1959 г. тогдашнего председателя КГБ А.Н. Шелепина Н.С. Хрущёву, вероятно, подлинное, хотя сомнения встречаются. Главное, расстрел естественным образом вписывается в политическую ситуацию того времени.
О причинах расстрела сейчас пишут всякое: либо повторяют западные стереотипы о «бесчеловечной сущности коммунистического режима», либо ищут какие-то более нейтральные, но не очень убедительные объяснения. Так, профессор В. Сперанский («Аргументы и факты», 7 апреля) пишет: «Руководители СССР во главе со Сталиным… просто не знали, что делать с этими людьми, у которых была масса причин не слишком любить Россию». Но почему тогда в массовом порядке не расстреливали солдат, которых было много больше, и ограничились (кроме уголовников и пр.) лишь офицерской верхушкой?
Необходимо посмотреть на те события не глазами современного человека, а с учётом тогдашней исторической ситуации. В 1939-1940 гг. ещё не была забыта гражданская война, итогом которой стало установление советской власти на большей части территории Российской империи. Однако это произошло не везде: в рамках капиталистической системы остались Польша, Финляндия, Прибалтика, Западная Белоруссия, Волынь, Бесарабия. Тем самым гражданская война воспринималась как незаконченная, а правящие круги соответствующих стран как белогвардейцы (война с Финляндией постоянно называлась в 1939-1940 гг. войной с белофиннами). На это в случае с Польшей накладывались дополнительные факторы: стремление взять реванш за чувствительное поражение от неё в 1920 г., крайний антикоммунизм польской политики 20-30-х гг., наконец, украинский и белорусский факторы, тогда выдвигавшиеся на первый план. Обо всём этом у нас сейчас не пишут, иногда упоминается лишь один вырванный из контекста фактор этого ряда: плохое обращение «белых» поляков с советскими военнопленными после 1920 г., но он мог быть лишь одним из многих, причём не главным (ни в 1939 г., ни долгое время после о нём не писали).
В 1939 г. политическая ситуация в Европе сложилась так, что для СССР появилась возможность успешно завершить гражданскую войну. Расчёт был на то, что слабые «лимитрофные», как их тогда называли, государства не смогут помешать Красной армии распространить социалистический строй на всю территорию бывшей Российской империи. Это получилось везде, кроме Финляндии.
17 сентября 1939 г. СССР объявил войну Польше, правительство которой тогда фактически уже перестало существовать. Тогда речь шла о советско-польской войне, позже, в период существования ПНР, она была переименована в «поход за освобождение Западной Украины и Западной Белоруссии». Тогдашняя оценка событий в СССР отражена в литературе того времени. Один из примеров – статья «Польша» в первом издании Большой советской энциклопедии, изданная как раз в 1940 году. В ней о советско-польской войне 1939 г. говорилось: «Красная армия ликвидировала польские банды, грабившие народ, установила мир и порядок». Восстановленная в 1918 г. Польша оценивалась как «искусственно созданное многонациональное государство, основанное на угнетении, бесправии всех населяющих его народов, не исключая и польского народа». И заключительная фраза статьи: «Империалистической, лоскутной, реакционной, основанной на социальном и национальном гнете польских панов и буржуазии П[ольше] пришел исторический конец».
Конечно, задача установления советской власти на всей территории российских Привислянских губерний, в том числе в Варшаве, не могла быть тогда осуществлена: в 1939 г. ещё невозможно было воевать с Германией. Зато вместо Варшавы взяли Львов. Тогда Красную армию равно хорошо встречали и украинцы, и белорусы (в отличие от поляков), но в наши дни ситуация в отношении России на западе Белоруссии и Украины совершенно различна. Попутно замечу, что видный мыслитель, создатель евразийства Н.С. Трубецкой ещё в начале 20-х годов писал, что тогдашние границы СССР (особенно с добавлением дружественной ему Монголии) почти идеально совпадают с естественными границами Евразии, не хватает лишь Западной Белоруссии и Бесарабии (но хорошо, что страна освободилась от искусственно присоединённых к ней Польши, Финляндии и Прибалтики).
Военные действия сентября 1939 г. были скоротечными, и с польской стороны пленных было намного больше, чем убитых. Но встал вопрос: что делать с теми, кого считали «бандами, грабившими народ»? И в гражданскую войну с рядовыми участниками белого движения, включая младших командиров, могли поступать по-разному: кого-то отпускали домой, кому-то, как будущему маршалу Л.А. Говорову, предлагали перейти на сторону красных. А с белыми лидерами вести переговоры было бесполезно. Среди крупных деятелей белого движения не так много погибло в боях, гораздо больше их было казнено по приговору трибуналов, начиная от А.В. Колчака и кончая повешенным в 1946 г. атаманом Г.М. Семёновым (когда его арестовали в Манчжурии, давно отошедший от дел Семёнов сказал одно слово: «Ненавижу!»). А в конце 1939 – начале 1940 гг. шла сортировка пленных. Трудно сейчас установить точные цифры, но и организованная в 1941 г. армия Андерса, и две армии Войска Польского, сражавшиеся вместе с Красной Армией, включая офицеров, в основном набирались из бывших пленных (других поляков в распоряжении советского руководства почти не было). Но, разумеется, были и непримиримые «белые». А среди обвинений, предъявлявшихся предводителям «банд», бывало и активное участие в войне с СССР в 1920 г. Ненавистью были переполнены обе стороны, только одни тогда победили, а другие проиграли.
Ситуация резко изменилась после 22 июня 1941 г. Одним из условий создания антигитлеровской коалиции было признание со стороны СССР польского эмигрантского правительства В. Сикорского, а с оккупированными Гитлером народами надо было налаживать отношения для будущей совместной борьбы. И в этот момент фашистская пропаганда выступила с заявлением о Катынском расстреле. Оно повлекло за собой разрыв правительством Сикорского отношений с СССР и стало, может быть, главной причиной того, что немногие выжившие ветераны армии Андерса потом не вернулись в социалистическую Польшу. Что было тогда, в разгар войны, делать советской стороне? Публично подтвердить правоту Геббельса? Сохранить камень, заведомо мешающий будущим отношениям с Польшей? «Не в пору возвещенная истина хуже лжи, не в пору поставленный вопрос только путает и мешает» (И.С. Тургенев).
Потом много лет политика СССР в отношении своего союзника по соцлагерю основывалась на стремлении не напоминать о старых взаимных обидах. Вернуть Западную Украину и Западную Белоруссию было нельзя, но их постарались компенсировать за счёт побеждённой Германии. Не вспоминали не только о Катыни, но и о том, как у нас писали об «историческом конце» и «искусственности» Польши. Правда, одно время в Польше решили открыть суворовские училища, забыв, что эта историческая личность здесь воспринимается иначе, чем в России. Зато послевоенные советские биографии знаменитого полководца знали только победы над турками и французами, а его польская кампания не упоминалась. А ведь фильм «Суворов», вышедший на экраны в начале 1941 г., открывался взятием Варшавы.
Зато Катынский расстрел вспоминали на Западе, где эта пропагандистская тема использовалась по мере надобности. Западу она не была выгодна в годы войны, и с советской версией согласились. Приняли её и на Нюрнбергском процессе. Зато США подняли тему в разгар «холодной войны», весной 1952 г., СССР пришлось подтвердить прежнюю версию. И далее тема всегда служила оружием западной пропаганды против СССР и социализма. И оружие оказывалось всё более действенным. После смены строя в Польше в 1989 г. Катынь стала символом разрыва этой страны со своим прошлым, со всем социалистическим периодом своей истории. Если в современной России есть и «красные», и «белые», и «никакие», то Польша сейчас по взглядам вся «белая». Эпоха Пилсудского при всех её явных, казалось бы, пороках считается героическим временем, а социалистический период оплёвывается абсолютно во всём. В обоих случаях в польском обществе не слышно даже никаких дискуссий, данная мифология победила. И с этим приходится считаться.
Возникает вопрос, который у нас сейчас поднимают левая пресса и левые сайты: гитлеровцы уничтожили в Польше в сотни раз больше людей, чем, по максимальным оценкам, погибло польских офицеров в СССР, но вспоминают там именно последних. Причин здесь, вероятно, две. Одна – юридическая. ФРГ на любые напоминания о зверствах гитлеровцев отвечает: «Это сделали не мы, а наши общие враги, ФРГ не является правопреемницей фашистской Германии». Российские власти в 1991 г., отказавшись от советской экономики и идеологии, не решились пойти на юридический разрыв преемственности по многим причинам: можно было потерять собственность за рубежом, пришлось бы перезаключать все международные соглашения, да и в стране это было бы плохо воспринято. В Польше господствует мнение: современной Германии уже не в чем каяться, а Россия должна встать перед Польшей на колени. Вторая причина – геополитическая. Польша стремится стать интегрированной частью объединённой Европы, а внутри её не должно быть взаимных претензий друг к другу. Россия же – «опасный сосед», находящийся вне Европы и не желающий принимать европейские ценности.
И ещё один аспект советско-польских отношений, напрочь сейчас забытый в обеих странах. В 1937-1938 гг. были арестованы и большей частью расстреляны почти все польские политэмигранты в СССР, а Компартия Польши в 1938 г. была распущена как «вражеская» (единственный такого рода случай за всю историю Коминтерна). Среди польских коммунистов уцелели лишь те, кто в это время сидели в польских тюрьмах, из них партию стали формировать заново уже во время войны. Не знаю точных цифр, но думаю, что число пострадавших польских коммунистов по меньшей мере сопоставимо с числом погибших в Катыни, однако кто сейчас о них вспоминает? Для «белой» Польши польские «красные» - «не наши», их нечего жалеть.
Польша сейчас едина по вопросу о Катыни, а Россия расколота. Либеральная часть власти, правая оппозиция и большинство СМИ поддерживают польскую (она же общая западная) точку зрения и требуют новых покаяний, национал-патриоты и многие левые обличают действительно малоприятную польскую политику и злорадствуют по поводу катастрофы президентского самолёта. И всё же не забудем мудрый принцип «Не навреди!».
Катынь стала символом (и символ этот впервые создал всё-таки Геббельс). Но вдруг катастрофа под Смоленском (кстати, далеко не возле Катыни, как сейчас иногда считают) добавила новой символики. Довольно слабый и не пользовавшийся популярностью не только у нас, но и на Западе, польский президент посмертно превратился в национального героя, которого стало необходимо похоронить в усыпальнице польских королей, рядом с Пилсудским и Сикорским (судьба, чем-то напоминающая Николая II).
Но, спрашивается, зачем он летел в Катынь? Об этом у нас мало пишут, исключая разве что коммунистические издания. Президент пал жертвой знаменитого польского гонора и дрязг между политическими партиями в Польше, невольно погубив ещё почти сотню человек. Даже с официальной точки зрения достаточно было совместной поездки в Катынь Путина и польского премьера Туска (менее враждебного России, чем покойный). Всё, что требовал от России Запад, уже было сказано. Но президенту, во-первых, надо было появиться самому без всяких Тусков, во-вторых, он должен был приехать в Катынь как победитель, не деля места с представителями побеждённых. Для него 1939 год был проигранным сражением теперь, наконец, выигранной войны с двумя врагами: «мировым злом» коммунизма и восточным «диким» соседом. Поэтому он не мог себе позволить сесть ни в Москве (тогда победный визит в мемориал славы превратился бы в государственный визит в Россию), ни в Минске (нельзя заезжать к «последнему диктатору Европы»). Вот и решили садиться в туман. Дальнейшее известно.
Однако символика и на этом не закончилась. Всемирные похороны в Кракове смазались по совсем неожиданной причине, из-за никому ранее не известного вулкана. И не приехали ни Обама, ни европейские лидеры, ни даже представители Ватикана, пришлось покойного отпевать местным ксёндзам. Впрочем, Медведев и Янукович приехали, почти единственные из всех.
По вопросу о Катыни трудно надеяться на взаимопонимание. Как ни странно, но, пожалуй, лучшие слова в эти дни произнёс бывший министр иностранных дел Польши А. Ротфельд: «Катынский камень преткновения в отношениях Варшавы и Москвы похоронят вместе с президентом Качиньским» («Независимая газета», 13 апреля). Хорошо бы, если бы было так. Россию в Польше хотя бы не обвиняют в подстроенной катастрофе самолёта.
В. Алпатов