|
О классиках - не всерьез
Может быть, он стал бы Бонапартом, и добился б всяческих чудес, Если бы, расстроенный ломбардом, вдруг не пристрастился классик к картам. Стимул к созиданию исчез, Замененный алчностью, азартом дьявольской классической игры! В общем, пристрастился классик к картам. Вот и начал, бедный, с той поры Восславлять сословные порядки, нудно славить Бога и царя, Чепухой исписывать тетрадки, - и, как позже выяснилось, зря.
Языком казенным, скучным, серым власти и закон благодаря, Стал он злостным реакционером: стал во всем поддерживать царя, Богачей, сословную элиту, мерзкие порядки этих лет… Хоть и стал он сдуру знаменитым, только счастья не было, и нет.
Ибо царь, отъявленный мошенник, паразит и главный феодал, Не хотел давать зануде денег – и, как понимаете, не дал. Вот к чему ведут плохие старты! Прахом все пойдет, само собой: Начинать играть не стоит в карты, если вы играете с Судьбой.
Карты приведут к плохим манерам, могут опустить вас и на дно, Или сделать реакционером. Скверно все – вот то-то и оно. Плохо быть мерзавцем и шпионом, и на подлом деле деньги стричь: Все равно вас сверхреакционным назовет когда-нибудь Ильич.
2. НЕ ПИШИ О ДОКТОРЕ ЖИВАГО
Если дан вам дар – то это благо. Будь благословенным, божий дар! Ты уже талант, а не стиляга, ум твой, как какой-нибудь радар, Так и норовит сигналы свыше, в тот момент, когда все спит вокруг, Распознать, увидеть и услышать, и перевести на волапюк.
Был один такой: язык – как шпага, и перо почти что как «перо». Много написал он, бедолага, про любовь, Иисуса и метро. Но однажды выдумал Живаго, чем и оскорбил Политбюро. Повесть эту мир прочел и ахнул: вроде бы талантливый поэт, И, смотрите, в белый свет бабахнул! Чем и поразил весь белый свет.
На свою беду, а не для славы, повесть ни о чем и ни о ком Написал шершавым и корявым, скучным и казенным языком. Словно груз давил ему на плечи, а в ушах трещал мороз зимы! Даже человеческие речи были монотонны и прямы.
Сколько же пришлось стерпеть бумаге, ни сказать – ни описать пером! Бедный, бедный, бедный врач Живаго! Хоть роман хвалили за бугром, Премию творцу романа дали, вознесли почти что в облака, Но у нас за тот роман воздали автору не деньги да медали, А вполне конкретного пинка.
Срам, конфуз, полнейшая бодяга, жалкий и печальнейший сюжет! Не пиши романы о Живаго, раз ты не прозаик, а поэт. Помните, товарищи, про это, а не то нарветесь на конфуз: Ведь почти у каждого поэта докторов Живаг два-три скелета Непременно спрятано в шкафу-с.
Фет любил изысканное слово: так писал порой, ядрена вошь, Что порой и глупого, и злого при его словах бросало в дрожь. Как загнет про робкое дыханье, да о трелях разных синих птиц, Тут и сам шайтан, и Ангро-Маньи, плача и вопя, валились ниц!
Как загнет про свет ночной и тени, что мелькали ночью без конца, Так вставали хором на колени все – от алкаша до подлеца, Жулика, разбойника и бомжа! И ревел от чувств весь белый свет! Вас же проняло? И я о том же. Сильный был поэт тот самый Фет!
Жаль, что иногда, порой ночною, на конюшне выли Тит да Фрол: Освещая право крепостное, Фет своих людей порой порол! Надо трезво нам взглянуть на вещи, посетив пивную да буфет: Салтыковский дикий злой помещик – это же утрированный Фет.
Ешьте рыбу, кушайте конфеты, посещайте Кубу и Вьетнам, Но при этом помните, что Феты не всегда, не всем полезны нам! Отточив свой ум и ремесло, вы Заучите умные слова: Фет любил изысканное слово, - Это ясно всем, как дважды два, Но ведь в крепостные люди снова Вам не так уж хочется, братва?
Тютчев много думал о природе – так, что заболела голова. Очень умным был он с виду, вроде, но его забавные слова О камнях, о том, что у природы якобы язык есть и душа, До сих пор порой смешат народы! Ты, дружок, обдумай не спеша, -
Ну, какой язык у ней, Натуры? Толст ли он, раздвоен, как у змей? Не спешите спьяну или сдуру запустить в меня мешок камней, - Я же уважаю, как поэта, Тютчева, и всячески ценю. Несмотря, товарищи, на это, подчеркну, что всякую фигню Я хвалить отныне не намерен! Не терпел и впредь не потерплю! Я вам, господа, не сивый мерин, и не кум придурку-королю.
Говорят, что канцлер Нессельроде, вроде бы по виду славный муж, Тоже много думал о природе, но придумал лишь такую чушь, Что все силы Зла, подняв забрала, вдруг на нашу ринулись страну, И страна в итоге проиграла Крымскую дурацкую войну.
Так что я прошу вас, ради Бога: берегите ценные мозги! О Природе вредно думать много. Лучше о проблемах мелюзги, О процентах с банковского вклада, и о колбасе, в конце концов! Что, нам в этой жизни, братцы, надо? Покупать товары у купцов, Кушать плов и супчик со свининкой, совещаться с лечащим врачом, И безмерно радоваться рынку. А Природа тут и не при чем!
Веселее надо жить и лучше! Пиво пить, есть крабов и томат… Этого как раз не понял Тютчев: что с него возьмете – дипломат!!! О себе скажу и о народе: лучше пить в врачом, чем с палачом. Мы не дипломаты по природе: что смекнули, то и изречем. Хоть товарищ Тютчев и не в моде, все равно при всем честном народе, Всем скажу – Шираку, Бушу, Проди: мы грешны. Природа не при чем!
Хоть писать пока об этом рано – говорят, что время не пришло, - Лермонтов терпеть не мог тиранов, дьяволов, чертей, царей и Зло. Так уж с детства, видимо, сложилось! Но с огнем, товарищ, не играй: Он играл с огнем – и божья милость от греха его забрала в Рай.
Не Чубайс сгубил его, не бизнес, - Коля Палкин. Царь, не конь в пальто! Ох, как рано все-таки из жизни-с он ушел… за что его, за что?! Он с тех пор с тиранами заочно из-за облаков ведет дуэль. Он терпеть не мог их – это точно. У него была большая цель –
Выгнать их ко всем чертям собачьим! Это, братцы, было бы по мне… Господи, всем-всем в Аду назначь им двадцать пять горячих по спине. Но, увы, есть, есть на свете страны, есть такие реки и поля, Где пока те самые тираны царствуют, упорно Бога зля!
Ничего, в Аду их, как баранов, будут жарить вечно, как шашлык! Лермонтов терпеть не мог тиранов: те ему устроили кирдык. К Магомету не идет гора, но Лучше бы она, по правде, шла! Лермонтов не смог сместить тирана, Не сумел смести армаду Зла, Но зато теперь у нас в России больше нет тиранов ни черта. Жаль, что не встречаются мессии, жаль, что наползает пустота, Но зато живем мы, слава Богу, вроде бы уже не в царстве Зла, И давно отвыкли понемногу от того двуглавого орла,
Что зачем-то к нам вернулся снова, залетел аж в самые «верха», И живет там в облике больного тощего мутанта-петуха.
Царская закончилась эпоха сотню лет назад – вот как давно! А теперь пришла эпоха Коха, Ельцина, мента, бандита, лоха… Пушкин воровал – и это плохо… очень плохо, если бы не «но»: Он не грабил путников, повозки, старикам не лазал в кошелек, - Яблоки в саду тащил у тезки, у царя. Крал столько, сколько мог
Скушать в меру сил и аппетита, а сверх меры – никогда! Ни-ни! Так что я могу понять пиита: он боролся (пусть и не открыто) С царским произволом в эти дни. Царь от горя долго пил горилку, и терпел все это, сколько мог, А потом погнал поэта в ссылку, посадив беднягу под замок.
Приобрел тогда поэт харизму, не вернув потом ее назад, В качестве борца со злым царизмом: вовремя обнес он царский сад! Где теперь те яблоки, где Сашка - царь, недосчитавшийся плодов? Думать, господа, об этом тяжко: там же, где мужья несчастных вдов.
Вот и я, товарищи, без вздоха рассуждать об этом не могу. Пушкин воровал – и это плохо… но зато ущерб нанес врагу! От того злосчастного ущерба, погодя всего лишь сотню лет, Стали жить без царского мы герба. А царизм упал, как в бурю верба. И царя с тех пор в России нет.
Да, поэт – пророк, а не пройдоха! И его нам память дорога: Пушкин воровал – и это плохо… но зато – у общего врага!
Стоит ли бояться пени, мыта, скряг и кредиторов злобных стай? Пушкин – не боялся. Ну, а мы-то?! Надо брать во всем пример с пиита. Знал он, где дворняга-то зарыта! Как-нибудь, товарищ, полистай Толстое собранье сочинений этого веселого орла. Сразу догадаетесь, что гений хорошо обстряпывал дела,
Не боясь ни дьявола, ни бога: обивал различные углы, У господ топтался у порога… влез в долги, но избежал острога. Были на него банкиры злы, Норовили Пушкина на вилле вздернуть вместе с лечащим врачом, И в итоге чуть не удавили. Все ж от Бога! Пушкин-то при чем?!
Он писал про бабку и корыто, о полете бесов на Луну, О царях – свободно и открыто! Пушкин не боялся, ну, а мы-то?! Мы всего боимся: ну и ну! Нас пугали ельцинские пьянки, рынок наводил на нас испуг, А сегодня даже глупых янки стали мы побаиваться вдруг. Киллеров пугать нас стали пули, наркоманы, пьяная шпана, - То-то основательно струхнули мы с тобой, товарищ-старина!
Жизнь пугает нас по кличке Vita, демоны берут нас на испуг. Всюду – страх. Попробуй, проживи тут в обществе мерзавцев и хапуг! В церкви бродит Вий, а в роще – леший… как же здесь прожить, в конце концов?! Мы и не живем, а прячем плеши, лысины, затылки и лицо
В почвы черноземные, как птицы африканских бушей и саванн, Норовя то скрыться за границей, то, укрывшись пледом – на диван. В общем, томной жизнью паразита прожигаем скучные года. Пушкин жил, творил, любил, а мы-то?! Стыдно, доложу вам, господа!!!
Нам бы зарядить ТТ и пушки, наточить ножи любой длины, И погнать врагов до самой Кушки, или, если надо – до Луны! Страх и ужас – это не игрушки: доведут до Ада и сумы! Их преодолел товарищ Пушкин. Ну, а мы, товарищи?! А мы?!
Соберем полков двенадцать пеших, егерей отборных конный полк, И тогда начнем писать о леших: мы-то в этом деле знаем толк! Рынок поумнеть нас всех заставил (некоторых - через «не могу»): Мы теперь узнали, что есть дьявол: их на каждом встретите шагу!
Так что опыт дьявольского быта мы должны учесть, чтоб не пропасть. Пушкин презирал чертей. А мы-то?! Что – не тот размер, другая масть?! Ну-ка, выпьем с горя: где же кружки? Разливай шампанское и пей! Пил, по слухам, сам товарищ Пушкин; ну, а мы-то что – его тупей?!
Перед нами дверь в Эдем открыта: хочешь, заходи, открыв ногой. Пушкин же вошел туда, а мы-то?! Кто из нас тут пасынок? Изгой? Ах вы, дезертиры, тунеядцы! Срочно нужен комплекс крайних мер. Хватит вам, друзья, всего бояться. А не взять ли с Пушкина пример?!
Много в мире всяческих процессов со времен Потопа протекло. Все-то в нем случалось – вплоть до бесов. Иногда встречалось даже Зло, А иной раз, или же порою (говорят, бывает до сих пор), Проносились бесы над горою – на собранье (стрелку), или сбор.
В общем, очевидно, не на мессу, не на литургию: на шабаш! А куда ж еще податься бесу? Дьявол – это вам не Отче Наш! В Парадиз пути ему закрыты. Ночевать приходится в степи, Пить из лужи, или из корыта, и сидеть порою на цепи
У попов в нетопленном подвале… или с вещмешком шагать в строю. Где бедняги только не бывали! Где угодно, только не в Раю. Пушкин, как-то раз попав во вьюгу, в шторм, метель, а, может быть, в буран, Видел в небе бесов, и с испугу чуть не написал про них роман.
(Видно, накатило озаренье). А потом сказал: - шалишь, дружок! Написал одно стихотворенье, да и то, по слухам, чуть не сжег. В результате ссоры и дуэли угодил поэт, по слухам, в Ад. Смотрит – там опять кружат метели, а по небу демоны летят.
Лают песни, кружат в хороводе… тут и осознал тогда поэт: Что бояться бесов этих? Вроде ничего пугающего нет! Гений и в Аду, вообще-то, нужен! И сажают Пушкина к столу, Подают на стол роскошный ужин… так и приобщился он ко Злу.
И отныне думает: «все в норме. Можно, даже нужно жить в Аду! Бог не выдаст, старый бес прокормит… словом, я и здесь не пропаду! Буду жить и жить тут до упаду, или до скончания веков. Никакого Рая мне не надо, и никто теперь меня из Ада Не прогонит даже залпом «Града»: не уйду! Ищите дураков!
Знал бы раньше я, какие бесы! Столько перевел на них чернил, Столько проявил к ним интересу – чуть свой имидж не похоронил! А попы меня не понимали, сколько раз грозились даже сжечь, Будто бы на ереси поймали! А в Аду теплей, чем на Ямале, Здесь нальют сто грамм плюс коржик в сале…здесь житье почти как в идеале! Вот об этом, собственно, и речь!»
Нет, не всех огнем пытают бесы! Кое-кто пристроился в углах. Пушкин, Фет, прекрасные принцессы курят да почитывают прессу, А Чубайсы, Гиммлеры да Гессы воют, как положено, в котлах.
…кишкой последнего попа царя последнего удавим. А.С. Пушкин
Помнится, давным-давно когда-то, Пушкин отколол коленце (“па”) Пригрозив последнего прелата удавить при помощи солдата На кишке последнего попа!
Или я чуть-чуть приврал цитату (не нашел, как видно, словаря)? Вспомнил: удавили не “прелата”, а монарха, собственно царя. Вот теперь все верно, или… или? Кто-нибудь, мне память отогрей! Разве так уж много удавили в мировой истории царей?
Да еще при помощи удавки “из кишки последнего попа”. - Не было вовек, - скажу для справки, - чтобы озверевшая толпа, - Будь то в Того, Конго или Чили, - даже испытав безумный шок, Суверенов собственных мочила с помощью монашеских кишок!
Пушкин угрожать любил для виду, а в душе он был безумно добр. Ни одну паскуду или гниду не душил он ни посредством кобр, Ни с могучей помощью удава, ни рукой, ни с помощью кишки… Что ж не понимаете вы, право, что он так шутил – для пущей славы, Позабыв о том, что дураки
Могут воспринять все-все буквально, взять скамейку, мыло и мешок, И давить, как это ни печально, всех царей при помощи кишок!
Ну, монарху, в общем, горя мало: знай себе, виси, глаза пуча! Знаете, кого мне жалко стало? Говорю серьезно: палача. Он, привыкший вешать “по науке” (ибо по-иному – не с руки), Вынужден отныне пачкать руки об чужие грязные кишки!
Ну, царя удавят – и на свалку. Что ж, судьба безжалостно глупа. Знаете, кого еще мне жалко? – Да того “последнего попа”.
Ну, за что же так его, ей-богу? Он ведь в жизни мог быть добряком; Мог молиться, даже понемногу горевать о ком-нибудь… (о ком?!)
Жить он мог в хибарке, не на вилле, всей душой за грешников скорбя… А его вдруг - бац! - и удавили. Лучше бы повесили себя!
Зря их убивали без разбору, и громили храмы тоже зря: Можно под театр отдать соборы, а попы могли б пойти в актеры, И дела пошли у них бы в гору: не снимали б фильмы про царя,
А, напротив, всячески б клеймили гнусные порядки этих лет! Ведь пошли б в актеры? Или… или… в позу встали, выкрикнули “нет”?
Нам уже теперь не разобраться, почему же злые босяки С криками “лупи болезных, братцы”! Стали выпускать попам кишки!
Ох, как было больно этим людям! Крайности, эксцессы – ни к чему! Мы садизм решительно осудим: можно б и не резать, а - в тюрьму! Хоть трудны те годы, безусловно (да и наше время им подстать), Можно было тех заблудших овнов попытаться перевоспитать.
Выбрать агитаторов речистых - хоть из митингующей толпы, И, глядишь, в отменных атеистов мигом превратились бы попы. Или занялись полезным делом, стали бы выращивать цветы… Или побрели бы к высшим целям; незачем тогда к ним лезть с расстрелом, Или разрезать им животы.
Наша кровь – не спирт, тела – не тушки: слава Богу, – Бог не попустил! Что ж ты так, родной товарищ Пушкин, крайне неудачно пошутил?
Эх, пересчитал бы ты ступеньки лестничного схода у реки! Что у нас в стране, нехватка пеньки? Или этой, как ее… пеньки? Быстро становись на четвереньки, и читай молитву помаленьку: Чтоб ни слова больше про “кишки”!
Мало, что ли, ситца или шелка? Есть ведь все, скажи, не будь ханжой! Лучше заряди свою двустволку, чем при казнях применять без толку Ливер окровавленный чужой!
Нет ружья? Так трудно, что ли, палкой? С помощью гвоздя или штыря? Не люблю садизм, хоть мне не жалко этого “последнего царя”.
В общем, гуманизм, и все такое… бей – но меру знай, и не зверей! Лучше бы оставить их в покое, этих патриархов да царей. Пусть оно как будет, так и будет, все само пойдет – даю зарок: Их сама История осудит, и, возможно, вздернет лично Бог.
Мир изменчив – это же бесспорно. Что в дальнейшем будет – темный лес! Недооценил товарищ Черный бурный наш технический прогресс. Прост он был, почти что как Аттила, (хоть и не был в жизни дураком), И его фантазии хватило только на закуску с коньяком.
Дескать: «поживу на сопке голой, буду на горе писать памфлет, Дабы у товарищей из долу заработать хлебца да котлет, И еще бутылочку «Столичной», или на какой аперитив»… Это, представляется мне лично, все-таки неправильный мотив.
Лучше бы звучало: «жить под горкой, и, очередной продав сонет, Где схлестнулся с Байроном и Лоркой, прикупить ПК и Интернет. Завести на сайтах по странице, в каждую вписать по паре строк, - Как там Цезарь: «вине, виде, вице»? - Глядь, а ты почти уже пророк!
Или пару строк на тему порно, Ленина со Сталиным лягнуть, США отстаивать упорно»… недооценил товарищ Черный Наши достижения чуть-чуть!
Впрочем, что с него возьмете, Саши? «Черный» - это та же «темнота». Да откуда знать ему про наши флешки, Интернеты, Вернисажи? Жизнь тогда была совсем не та! Не было ни спутников, ни БАМа, ни мобильной связи, ни TV. Вот он и писал (какая драма!) только про вино и хлеб упрямо… Век тогда такой был. Cete la vie.
19.12.06
11. ПУШКИН, ХОТЬ И НЕ БЫЛ ОН УЧЕНЫМ
Не смотрите с видом огорченным на суровый ВАКа приговор: Пушкин, хоть и не был он ученым, все же был по-своему мудер. Так, всего набравшись понемножку, стал он императора хитрей: Даже на невидимых дорожках видел след невиданных зверей! Даже разыскал в лесу сторожку сам – без лесников и егерей, - Старую избу на курьих ножках, без окон и даже без дверей! (Даже без мансард и без балкона). Написал об этом длинный стих - Как оттуда вынесли иконы всех без исключения святых!
Вынесла иконы, не спросила никого, божественность хуля, Злая демоническая сила… как такую носит Мать-Земля?! Вот облить бы уксусом перченым черного зловещего скота!!! Тут, друзья, не надо быть ученым, чтоб понять: все в мире суета, Ибо в нем идут бои без правил, у ворот повсюду Ганнибал, И нахальный рыжий старый дьявол откровенно правит этот бал!
Тут бы отвратительному черту и пришел заслуженный финал! Пушкин не был мастером по спорту, но зато он очень много знал, Много понимал интуитивно-с, хоть закончил только лишь лицей; Он любил шампанское и живность, страстно ненавидя палачей!
Хоть он ничего не знал про атом, нанотехнологии и Word, Не был ни врачом, ни дипломатом (доктором, членкором, кандидатом), И порой любил ругнуться матом (словом, ни барон, ни даже лорд), Но мудер был свыше всякой меры, даже много выше всех похвал: Доведись с ним драться Люциферу – и его сразил бы наповал!
Но за неспособность к политесу, или к толерантности, Судьба Потащила Пушкина к Дантесу в мир, где бродит старая изба По кривым извилистым дорожкам, по следам невиданных зверей, Где тоскует идол – старый божка, и растут крапива да пырей.
Если б Пушкин встретил поэтессу, а не эту дуру Натали, Думаю, что в мире бы процессы по другим бы правилам пошли! Ох, они вдвоем бы показали, где зимуют раки в январе! Черт бы бал тогда не правил в зале, а от страха прятался б в дыре,
А обезумевшие Дантесы в страхе бы бежали за кордон… Жаль, поэт не встретил поэтессу, хоть и был мудер, но без Сорбонн. Пушкин не пошел творить науки. Много лет промчалось с той поры! Где «струн вещих пламенные звуки»? Где Декарты, Пушкины и Гуки, - Все, кто были, в общем-то, мудры,
И любого б умника отбрили, но пошли куда-то не туда, Где-то, как всегда, перемудрили… вот оно и вышло «как всегда»!
25.01.07
12. ПУШКИНА ПРОГНАЛИ ИЗ ОДЕССЫ
Знаю я, что миром правят бесы; остальное, братцы, суета. Пушкина прогнали из Одессы, словно пошалившего кота! Выгнали метлою, или килтом, Настучав дубинкой по костям… Он и впрямь успешно нашалил там Так, что стало тошно всем чертям!
Видя, что мирская жизнь свинцова – словом, и не жизнь, а так, обман, Он с женой префекта Воронцова закрутил убийственный роман! Завертел интригу не для виду (хоть для виду вида не подал), Так, что затаил тогда обиду старый губернатор-феодал.
Тотчас написал царю цидулку, Тот воскликнул: - боже, что за стыд!!! Настучать хотел поэту гулко, - Даже истребить его, как вид! - Загоню бездельника в болото! – Но затем, как водится, простил. Вот тогда поэту повезло-то! Он для виду малость поостыл,
Но затем, в Михайловском (под Псковом), повстречав подружку Анну Керн, Стал таким убийственно-«рисковым», что ему завидовал Жуль Верн! А затем в Москве и даже Ялте – Словом, от Карпат и до Курил, Что себе товарищ позволял-то, Что он вытворял и что творил!
Но теперь поэты, поэтессы, кажется, усвоили урок: Пушкина прогнали из Одессы вовсе не за то, что был пророк, Но зато он бросил всем в лицо вам: надоело слушать чепуху! Кто теперь припомнит Воронцова? Пушкин же все время на слуху.
25.01. 07.
Отправляясь вечером на явку (кстати, не во сне, а наяву), Вспомнил я не Гоголя, а Кафку. Что за притча! Сколько лет живу, А не вспоминал о нем ни разу. Кстати, почему не вспоминал? Прочитал всего-то два рассказа, - сразу на закуску и финал,
Вечером, валяясь, словно идол, на десятке (дюжине) перин, Прочитал – и сразу же увидел: - да, неплох! Но явно не Щедрин. Явно прослужил в какой-то лавке, или же помощником попа. Хоть остер, неглуп, - скажу для справки, - все же далеко, ребята, Кафке, До любого нашего столпа!
Что я, например, сегодня вижу? Вижу, что он жил – не горевал. Пушкина и Гоголя он ниже, хоть и явно выше всех похвал! Он служил, выслуживал надбавку, может, даже вышел в звонари. Может, и в попы… кто ж знает Кафку? Я ж его не знаю – хоть умри!!!
Мог дружить он с Вагнером и Листом? Или с Дунаевским, например?! Мог он быть отпетым атеистом, мог быть и фанатиком всех вер! Впрочем, я приврал. Ввожу поправку. Вы грехи простите мне, хрычу… Ничего не знаю я про Кафку. Да и знать, вообще-то, не хочу.
Не пойму тогда, откуда давка у любого книжного ларька?! «Господа! Опять в продаже Кафка»! Ишь, как славословят – как царька! Остается только взять удавку, или удавиться на ремне: - Может, помянут не только Кафку? Вдруг когда-то вспомнят обо мне?
25.01.07 Перегрин
Прислано по электронной почте
Перегрин |